О парадоксах в мышлении
Нам говорят, что следует избегать парадоксов мышлении. Но почему?
Многие книги, учебники и курсы по психологии личности начинаются с тезиса, объясняющее путь развития психики с древних времён до наших дней. Этот тезис можно сформулировать следующим образом: психика пытается разрешить возникающие внутри неё конфликты или парадоксы. Это стремление, согласно общепринятой методологии, является драйвером процесса мышления.
На эту тему сразу вспоминаются из истории апории Зенона как одни из первых парадоксов, приводящих разум в состояние замешательства. Многие из нас слышали о них ещё со времён школы: например, парадокс Ахиллеса и черепахи. Напомню его:
Допустим, Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади неё на расстоянии в тысячу шагов. За то время, за которое Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха в ту же сторону проползёт сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять шагов, и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности, Ахиллес так никогда и не догонит черепаху (см. подробнее в Википедии).
Есть и более ранние размышления на этот счёт о Парменида о бытие и небытие, но они, на мой взгляд, менее понятны в обывательском смысле, нежели апория о черепахе.
С развитием математики ряд парадоксов постепенно разрешается: за счёт введения бесконечно малых величин, теорий пределов и бесконечных рядов, за ограничения по длине в пространстве-времени и пр. Однако не стоит считать, что эти апории принципиально разрешены, ведь их суть лежит в самой идее математической абстракции и её "иллюзорности" в случае применения к реальному миру.
Более того, парадоксы никуда не исчезли, скорее, видоизменились. Средневековый парадокс всемогущества (Может ли всемогущий бог создать камень, который он сам не сможет поднять?) или аналогичный парадокс лжеца (критянин Эпименид утверждает: все критяне лжецы. Верно или ложно это суждение?) превратились в парадокс Рассела в теории множеств. Для математиков отдельно поясню, что да, разумеется, в рамках аксиоматики Цермелло от этой истории ушли, однако проблема аксиомы выбора остаётся всё равно краеугольным камнем. Принцип дополнительности квантовой механики (объекты микромира должны одновременно рассматриваться и как частицы, и как волны) возводит парадоксальность в разряд уже не просто математических абстракций, а вполне физических законов объективного мира.
Если немного отойти от научных концепций в область обыденности, то нельзя не отметить, что похожие принципы присутствуют и в нашей повседневной жизни: одна и та же ситуация в зависимости от субъективного отношения к ней индивида может восприниматься совершенно по-разному, вплоть до диаметрально противоположных мнений. Некоторые могут сказать, что это — проблема нашего мышления и наших когнитивных искажений, но вот в чём вопрос — а почему?
Почему считается, что парадоксы в мышлении необходимо разрешить? Почему мы считаем, что Вселенная должна подчиняться хоть каким-то законам нашего мышления (я бы сказал, что это близко к когнитивному искажению апофении)? Почему считается, что процесс мышления, основанный на аксиомах логики, является единственно верным, ведь именно оттуда берёт своё начало принцип дихотомии, вызывающий, собственно, эти парадоксы (принцип дихотомии: суждение и его отрицание не могут быть одновременно истинными или одновременно ложными.). Несомненно, логика, как инструмент, показала свою исключительную состоятельность, став основой для математики и производных от неё наук, включая кибернетику, позволившую мне написать это эссе. Однако стоит ли возводить нечто в абсолют лишь потому, что оно где-то хорошо работает?
Возможно, более взвешенной позицией будет методология, в которой мы допускаем наличие ситуаций, в которых логика не является единственно верной системой; ситуаций, где парадоксы являются частью системы, более сложной, нежели мы предполагаем или воспринимаем. Решения, которые человек принимает изо дня в день, не всегда обязаны быть основаны на принципе дихотомии и аксиомах логики, а могут использовать и другие функции, такие как чувства или интуиция.
При подобной позиции автоматически разрешается ряд внутренних парадоксов. Например, парадокс всемогущества вполне можно разрешить, указав на истинность обоих суждений из исходной формулировки: может ли всемогущее существо создать камень, который не сможет поднять? Да, сможет. Сможет ли оно поднять этот камень? Да, сможет, и это никоим образом может не противоречить первому утверждению.
Более того, принятие идеи парадоксальности мышления позволяет избежать замыкания в ситуациях принятия выбора между двумя противоречащими друг другу вариантами. Например, нам нужно принять решение — делать что-то или не делать. Налицо два противоречащих друг другу суждения и, казалось бы, нужно выбрать первое или второе. При этом совершенно необязательно делать выбор и/или принимать только одно из суждений. Собственно, к этому выводу и ведёт признание парадоксальности мышления: в реальности, выбор может быть не ограничен двумя формально корректными логическими вариантами, а может содержать существенно больше опций.
Несомненно, подобный подход усложняет процесс принятия решений, так как в этом случае методология становится уже не совсем чёткой: в некоторых случаях используется один инструмент, в некоторых — другой, а в некоторых — оба одновременно. Это требует больше усилий. Юнг как-то заметил, что человек становится действительно взрослым только тогда, когда он научился принимать одновременное наличие противоположностей в своей психике. Хоть это и непросто, но это даёт потенциальную возможность выйти из замкнутого круга, когда очевидные два варианта не являются приемлемыми.
В заключение мне вспомнилась причта о Ходже Насреддина, которая в духе дзен-буддизма хорошо описывает эту идею:
Моллу Насреддина на старости лет пригласили быть почётным мировым судьёй. Первым делом, которое ему пришлось разбирать, оказалось дело об ограблении. Насреддин выслушал потерпевшего и сказал:
— Да, ты прав.
Но ведь он ещё не слышал обвиняемого!
Секретарь суда шепнул ему на ухо:
— Вы ещё не привыкли к установленному порядку, господин судья. Поймите, так нельзя поступать. Вы теперь должны выслушать другую сторону, прежде чем принять решение.
— Хорошо, — кивнул Насреддин.
Другой человек, грабитель, рассказал свою историю. Насреддин выслушал и произнёс:
— Ты прав.
Секретарь растерялся, и снова шепнул Насреддину на ухо:
— Что вы говорите? Оба не могут быть правы!
— И ты прав, — ответил Насреддин.