Тревога, мужество, смысл и бытие в работах Пауля Тиллиха

Пауль Тиллих, несмотря на некоторую заумность, — вполне читабельный философ, что является редкостью для экзистенциального направления

Бывают книги, которые сложно читать из-за их чрезмерной перегруженности терминами, метафорами или затянутости. Книгу "Мужество быть" Пауля Тиллиха, немецкого философа-экзистенциалиста, преподавателя Гарварда, эмигрировавшего в Америку после прихода к власти нацистов, читать сложно, по крайней мере, для меня. Жалкие 230 страниц заняли несколько месяцев с серией "подходов", как в спорте. Однако не из-за перегруженности терминами, не из-за метафор, сквозь которые нужно "продираться" как через живую изгородь, защищающую творение автора от профанов, и даже не из-за затянутости. Причина — обилие смыслов, которые заботливо уложены в тоненькую книгу с достаточно крупным шрифтом.

Бытует мнение, что философов могут понять только философы. Во многих случаях, это действительно так — слишком уж у них своё, самобытное мышление. Зачастую проще найти хорошего комментатора и изучать их труды по нему, теряя немного, разумеется, исходный посыл автора, но зато сохраняя своё драгоценное время и психику. Этот способ, кстати, может касаться не только философов, но и некоторых "художественных" авторов: признаюсь честно, я не понимал абсолютно вторую часть Фауста в версии Гёте, пока не прочитал соответствующие комментарии на эту работу у Юнга. Да и часть работ последнего приходится изучать не в оригинале, а по комментариям его учеников.

О чём же пишет Пауль Тиллих в этой своей работе?

Мужество быть Пауля Тиллиха (ozon.ru)

Тревога

Основные понятия, о которых пишет автор в этой работе, — это тревога, мужество, бытие и небытие. Если два последних представляют собой философские конструкты, то первые два являются вполне реальными феноменами, присущими нашей жизни.

Следует, однако, различать тревогу от страха, ведь в нашем обыденном понимании эти слова крайне близки друг другу. Тиллих разделяет их следующим образом:

Тревога и страх имеют общую онтологическую основу, но на самом деле они различны. ... Страх, в отличие от тревоги, имеет определенный объект (в этом сходятся многие исследователи); этот объект можно встретить, проанализировать, побороть, вытерпеть. Человек может воздействовать на этот объект и, воздействуя на него, соучаствовать в нем — пусть даже формой соучастия становится борьба. Таким образом, человек может принять этот объект внутрь своего самоутверждения. ... потому, что этот объект, каким бы страшным он ни был, одной своей гранью соучаствует в нас, а мы — через эту грань — поучаствуем в нем.
...
Но с тревогой все обстоит иначе, так как у тревоги нет объекта, а точнее — выразим это при помощи парадокса — ее объект представляет собой отрицание любого объекта. Именно поэтому соучастие, борьба и любовь по отношению к этому объекту невозможны. Человек, охваченный тревогой, до тех пор пока это чистая тревога, полностью ей предоставлен и лишен всякой опоры. Беспомощность, возникающую в состоянии тревоги, можно наблюдать как у животных, так и у человека. Она выражается в дезориентации, неадекватных реакциях, отсутствии «интенциональности» (т. е. связи с осмысленными содержаниями знания или воли). Такое необычное поведение вызвано тем, что отсутствует объект, на котором мог бы сосредоточиться субъект, находящийся в состоянии тревоги. Единственный объект — это сама угроза, а не источник угрозы, потому что источник угрозы — «ничто».
...
Страх и тревога различимы, но неразделимы. Они имманентно присущи друг другу. Жало страха — тревога, а тревога стремится стать страхом... (Ibid)

Экзистенциальная и патологическая тревоги

Существенное достоинство книги выражается в практичной системности, с которой автор подходит к рассматриваемым феноменам. Прежде всего, я бы отметил его деление тревоги на экзистенциальную и патологическую (несмотря на то, что по тексту эта глава идёт ближе к середине-концу).

Подобная классификация базируется на крайне простом факторе: патологическая тревога обусловлена конкретными патологиями в организме или мышлении человека, в то время как экзистенциальная существует априори.

Чем это разделение удобно? Тем, что для каждого типа тревоги, условно говоря, свой тип волшебной пилюли. Если патологическая тревога вполне успешно "купируется" клиническим психологом или даже психиатром, то в случае другого типа медицина и наука де факто бессильны, так как сам предмет этого типа тревоги отсутствует в соответствующем "словаре". Автор даже предлагает разделить "специалистов": если первым типом тревоги следует заниматься медикам, то вторым — либо глубинным психологам, либо духовникам/представителям религии. Здесь вполне уместно вспомнить замечание Юнга, упомянутое Эдингером в книге "Эго и архетип":

Поэтому Юнг справедливо говорит, что никогда не видел пациента в возрасте старше тридцати пяти лет, который излечился бы, не найдя религиозного подхода к жизни.

Тиллих, правда, указывает на некоторую иллюзорность границы между этими двумя типами тревог, говоря о преимущественном влиянии той или иной грани в каждом конкретном индивидуальном случае. Поэтому он предлагает в числе прочего клиническим психологам и психиатрам уделить внимание познанию в области религии и духовности, а духовникам — в области медицины. Разумеется, это не означает, что священник должен лечить психические болезни, но он должен уметь распознать их и направить к соответствующему специалисту; равно как верно и обратное.

Эта мысль вполне неплохо систематизирует опыт современной психологии, где разные школы/течения пытаются монополизировать рынок с помощью своего "уникального" метода, предлагая лекарство от всех болезней. Дифференцированный подход, как справедливо указывает Тиллих, может и должен дать более благоприятный результат.

Типы экзистенциальной тревоги

Рассматриваемая книга по большей части направлена на исследование именно экзистенциальной тревоги. Тиллих выделяет три типа такой тревоги (полужирный шрифт — мой):

Я предлагаю различать три типа тревоги в соответствии с тремя областями, в которых небытие угрожает бытию. Небытие угрожает оптическому самоутверждению человека относительно — в виде судьбы, абсолютно — в виде смерти. Оно угрожает духовному самоутверждению человека относительно — в виде пустоты, абсолютно — в виде отсутствия смысла. Оно угрожает нравственному самоутверждению человека относительно — в виде вины, абсолютно — в виде осуждения. Тревога есть осознание этой тройной угрозы. Так возникают три формы тревоги: тревога судьбы и смерти (или просто — тревога смерти), тревога пустоты и утраты смысла (или просто — тревога отсутствия смысла), тревога вины и осуждения (или просто — тревога осуждения). Тревога в этих трех формах экзистенциальна потому, что она присуща существованию как таковому, а не представляет собой аномальное состояние души, как, например, невротическая (и психотическая) тревога.
...
Три типа тревоги переплетены между собой таким образом, что один из них задает общий тон, а все остальные вносят дополнительные оттенки в состояние тревоги. Все три типа, а также их глубинное единство, экзистенциальны, т. е. они заданы самим существованием человека как человека, его конечностью и его отчуждением. Они исполняются в ситуации отчаяния, возникновению которой они способствуют. Отчаяние — это предельная или «пограничная» ситуация. Человек не способен продвинуться по ту сторону отчаяния. На природу отчаяния указывает внутренняя форма этого слова: отчаяние — это отсутствие надежды. Движение в будущее невозможно. Человек чувствует, что небытие восторжествовало. Но здесь же торжество небытия достигает своего предела; человек «чувствует», что небытие восторжествовало, а чувство как таковое предполагает присутствие бытия. Бытия еще хватает на то, чтобы почувствовать неодолимую силу небытия, а это есть отчаяние внутри отчаяния. Боль отчаяния возникает потому, что бытие осознает неспособность утверждать себя вопреки силе небытия.

Я не чувствую в себе возможность корректно своими словами передать конкретные определения этих тревог, данные автором, поэтому предпочту просто добавить цитаты как наиболее разумный способ кратко передать мысли Тиллиха.

Тревога судьбы и смерти

Тревога судьбы и смерти — наиболее основополагающая, наиболее универсальная и неотвратимая. Любые попытки доказать ее несостоятельность бесполезны. Даже если бы так называемые доказательства «бессмертия души» обладали доказательной силой (которой они на самом деле не обладают), то на уровне существования они все равно были бы неубедительны, ибо на этом уровне каждый осознает всю полноту утраты себя, которую предполагает биологическое умирание. Неизощренная душа инстинктивно понимает то, что формулирует изощренная онтология: реальность обладает основополагающей структурой, основанной на корреляции Я — мир. С исчезновением одной из частей этой структуры (мира) другая часть (Я) также исчезает, и в результате сохраняется лишь их единая основа, но не структурная корреляция. (Ibid)

Тревога отсутствия смысла

Тревога отсутствия смысла — это тревога по поводу утраты предельного интереса, утраты того смысла, что придает смысл всем смыслам. (Ibid)

Эта тревога пробуждается при утрате духовного центра, при утрате ответа, пусть символического и косвенного, на вопрос о смысле существования. Тревога пустоты пробуждается потому, что небытие угрожает отдельным содержаниям духовной жизни. Верования разрушаются в результате внешних событий или внутренних процессов: человек отрезан от творческого соучастия в некоторой культурной сфере; он жестоко разочарован в том, что ранее страстно утверждал; его приверженность одному объекту сменяется приверженностью другому, а затем третьему, ибо смысл каждого из них пропадает, а творческий эрос превращается в безразличие или отвращение. Все можно испробовать, но ничто не принесет удовлетворения. Содержания традиции, пусть величественной, пусть прославленной, пусть некогда любимой, утрачивают способность быть содержательными сегодня. А современная культура еще менее способна предложить содержание. Охваченный тревогой, человек отворачивается от всех конкретных содержаний в поисках предельного смысла; но в результате он обнаруживает, что именно утрата духовного центра привела к исчезновению смысла из отдельных содержаний духовной жизни. Однако намеренно сотворить духовный центр невозможно, и любая попытка подобного рода порождает еще более глубокую тревогу. Тревога пустоты влечет нас в пучину отсутствия смысла. (Ibid)

Тревога вины и осуждения

Небытие угрожает и с третьей стороны: оно подрывает нравственное самоутверждение человека. Бытие человека — как онтическое, так и духовное — не просто дано ему, но и предъявлено ему как требование. Человек несет ответственность за свое бытие. Буквально это означает, что человек обязан дать ответ на вопрос о том, что он из себя сделал. Тот, кто задает ему этот вопрос, есть его судья: этот судья есть он сам, который в то же время противостоит ему. Такая ситуация порождает тревогу, которая в относительном смысле есть тревога вины, а в абсолютном смысле — тревога отвержения себя и осуждения. Человек по своей природе есть «конечная свобода»; свобода здесь понимается не как неопределенность, а как способность определять себя путем принятия решений в центре своего бытия

... Двусмысленное единство добра и зла свойственно всему, что человек делает, потому что оно свойственно человеческому бытию как таковому. В нравственном самоутверждении человека небытие перемешано с бытием так же, как и в его духовном и онтическом самоутверждении. Осознание этой двусмысленности есть чувство вины. Тот судья, который тождествен и противостоит себе, который «совместно ведает» (совесть) все, что мы делаем и что мы представляем собой, выносит осуждающий приговор, который мы испытываем как вину. Тревога вины обнаруживает те же сложные характеристики, что и тревога по поводу онтического и духовного небытия. (Ibid)

Мужество

Тревоге Тиллих противопоставляет мужество, особый термин, который немного отличается от общепринятого значения. Именно он, кстати, и вынесен в заглавие этой книги — мужество быть как защита от экзистенциальной тревоги.

Это понятие уже сложно передать с помощью цитат, поэтому я призываю заинтересовавшихся прочитать данную работу и вынести собственное суждение. Отмечу лишь его классификацию трёх типов мужества, связанных с развитием личности, которые выделяет автор:

• Мужество соучастия или мужество быть частью чего-либо: семьи, общества, партии, религии, организации. На этой стадии человек в какой-то мере "сливается" со своей ролью, транслируя не собственные ценности, а ценности того сообщества, частью которого он является. Это, очевидно, является первой стадией развития, когда ребёнок манифестирует установки родителей и продолжается вплоть до
• мужества быть собой или мужества отделения. Это — этап формирования независимой личности, транслирующей собственное восприятие, ассимилировавшее, быть может, другие, но не тождественное им.
• Мужество принятия приятия или мужество быть. Третий этап в развитии, выделенный Тиллихом, который связан уже с персональным опытом вне стандартных рамок. Сложно описать этот тип в простых терминах, ведь для этого его нужно очень хорошо понимать, поэтому тут я призываю также обратиться к первоисточнику.

Пауль Тиллих, несмотря на некоторую заумность, — вполне читабельный философ, что является редкостью для экзистенциального направления. В какой-то мере он суммирует опыт предыдущих исследователей, в том числе таких гигантов как Ницше, заглянувшего в пустоту бытия, и Юнга, подходившего к вопросу исключительно с практической стороны. Этим "Мужество быть" и ценно. А ещё тем, что в книге всего 230 страниц...